Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву

Два года назад мне очень хотелось обратной связи. Съездить куда-нибудь, встретиться с кем-нибудь, кто следит за моими публикациями и способен хоть как-то их оценить. Чтобы со мной поделились впечатлениями (пересказали сплетни, в конце концов) -- что думает теперь собеседник и другие люди о моих работах, о моем статусе в глазах математиков, и т.д.

Последовало несколько поездок, совместных проектов, оказавшихся неудачными. Как минимум, один запомнившийся мне расфренд. Один бан. Ну, peer review (по обе стороны линии окопов), это понятно.

Как-то вот отболело, перегорело. Уже не хочется. Стало все равно. Мой статус среди математиков состоит в том, что меня приглашают, а я отказываюсь. Кажется, уже и приглашать почти перестали. Все это неважно. Важно доработать и подать в печать книжную рукопись про контрагерентные копучки.

К предыдущему

Два года назад мне еще казалось, что моя научная репутация (в плане, что думают обо мне математики) -- это актив, позитивная ценность, играющая немалую роль в том, чтобы у меня были условия для работы. Я думал, что я хорошо поработал в предшествующие годы (несколько длинных текстов написано, и т.д.), и мне хотелось услышать о себе что-нибудь приятное и свидетельствующее о том, что мне теперь станет легче жить.

Реальность оказалась сложнее. Судя по всему, моя научная репутация действительно выросла, но это получился, что называется, mixed blessing. Опасаясь полагаться во всем на Чехию, в годы ковидной паники я расширил тематику своих недавних работ, выйдя за рамки интересов пражской школы.

В результате претендентов на сотрудничество со мной стало больше, а их характерный уровень добросовестности снизился. Проблема натянутых отношений с коллегами по профессии вышла на новый уровень. Пришлось взять паузу на написание книжки про контрагерентные копучки, замкнуться в узком кругу, и тихо надеяться, что необходимые навыки посылания сомнительных контрагентов в известном направлении постепенно выработаются.

Щербаков

Поржавело наше стремя, наше семя не взошло.
Поредело наше племя, наше время истекло.
Отлетело, убежало, просочилось в решето,
отборолось, отстрадало и пропало ни за что.
А поменьше бы боролось, не ушло бы в кровь да в снег,
может, был бы твёрже голос, гуще волос, дольше век.

Нами движет беспокойство, навсегда соединив
наши низменные свойства, наш возвышенный порыв.
И поверишь ли, Наталья, что обиднее всего —
ни окопы, ни братанья не меняют ничего.
Твой несчастный брат прекрасен, бесподобен твой малыш,
дом твой светел, взор твой ясен, и спасибо, что молчишь.

Не горюй, живи приятно, и к концу седьмого дня
ты успеешь, вероятно, сорок раз забыть меня.
Далеко твой берег дальный, океан пред ним сердит.
Ну, а жребий мой скандальный звон кандальный подтвердит.
Я мечту свою, химеру, на галеру заберу
и за Родину, за веру — не замечу как умру...