![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
- А вот скажи, сотворил ли Бог когда-нибудь для тебя настоящее чудо?
- В смысле, ты имеешь в виду...
- Я имею в виду, лично для тебя. Не для спасения какой-нибудь страны или кого-то там еще по твоей просьбе, а именно для тебя.
- Да. Я думаю, Бог сотворил для меня чудо по моей просьбе, когда остановил распространение слухов о "краже моего пароля" в июле 2002 года.
- Это было так важно для тебя?
- Это было бесконечно важно для меня. Настоящим кошмаром, мучавшим меня в Стокгольме июле 2002 года, был страх того, что мне не удастся сохранить целостность образа себя в глазах мира. Допустим, я погиб бы летом 2002 года -- или даже не погиб бы. Собственно говоря, это было, по сравнению, совершенно неважно.
- Да? В 2002 году?
- Да, даже в 2002 году. В конце концов, к тому времени у меня уже был за плечами 1998 год -- т.е., что-то я успел сделать. Но ужасала меня хуже смерти опасность того, что след, оставленный мною на земле, распался бы на неверифицируемые фрагменты. Чего-то там, то ли то, то ли это, писал в интернете то ли я, то ли не я, все это никак не привязывается ко мне-живому человеку, которого кто-то там знал или встречал в real life, и т.д. Собственно говоря, мыслилось это тогда так, что меня постигла бы ужасная судьба Иисуса.
- Что-что?
- От него не осталось аутентичных текстов. Сам он ничего не написал. Ни видеозаписей выступлений, ни стенографических транскриптов, ничего. Остались фрагментарные впечатления современников, изложенные ими их, а не его, словами. Ср. с тем, что я тут писал про "трансформацию текстов".
- Ты понимал эту штуку про трансформацию текстов в 2002 году?
- Я понял эту штуку про трансформацию текстов весной 1997 года. В этом состояло одно из ключевых моих тогдашних открытий.
- Как же с этим быть?
- Быть с этим так, что такая судьба, очевидно, устраивала его, но она не могла устроить меня. Я играл другую игру и исполнял другую стратегию. Мне было важно, чтобы все было написано моей рукой и все или почти все это сохранилось буквально, и в привязке к живому человеку-мне как единому источнику. В этом, в частности, состоит сегодня в моих глазах главное значение моих преподавательских лет в Вышке, 2011-14 годов.
- Что есть некий круг студентов, которые тебя видели и знают.
- Да-да. Из месяца в месяц регулярно встречались, общались и т.д. Плюс еще видеозаписи лекций, это тоже важно.
- Да?
- Ну, конечно. Все это с одной стороны, а с другой -- удалось сохранить некоторую целостность пространства текстов, написанных мною в интернете. Ну, то есть, то, что я писал в ГКВИ осенью 2000 года, конечно, пропало (надо было мне сохранить всю эту дискуссию локально, но я не сообразил вовремя). Но последующее в основном сохранно и, очевидно, теперь эта угроза уже в целом отступила.
- Но в июле 2002 года?
- В июле 2002 года я был готов, практически, на все, что угодно, вообще, лишь бы только этого разрушительного кошмара избежать.
- Что же это? Ты хочешь сказать, что ощущал себя фигурой всемирно-исторического масштаба...
- Начиная с момента ареста в Нью-Гемпшире, 5 июня 1998 года, как минимум. Когда мне удалось выиграть конфронтацию с "бесчестным полицейским", добившись того, что меня арестовал в итоге не первый попавшийся полицейский, а второй. И что я еще жив остался при этом, к тому же.
- Да?
- Собственно, "смертный приговор мне от имени дьявола" был написан в психушке на следующий день утром. В нем уже все сказано прямым текстом.
- Тот текст не сохранился?
- Ну, как обычно. Первый вариант не сохранился, но сохранились два последующих варианта, написанных в следующей психушке, месяцем позже. Разница между ними невелика. Но на самом деле...
- На самом деле?
- На самом деле, конечно, я понимал это уже весной 1997 года.
- А что случилось весной 1997 года?
- Там была какая-то предшествовавшая длинная переписка. Собственно говоря, можно сказать, не очень красивая с моей стороны или не особенно-то красящая меня. Но, в общем, как я сейчас вижу по моему архиву, ключевое событие случилось 12 апреля 1997 года, примерно в полвосьмого вечера по восточно-американскому времени.
- Что случилось 12 апреля 1997 года в полвосьмого вечера?
- Я послал некоторые письма Саше Бейлинсону и Диме Каждану. Во втором из этих писем, помимо прочего, содержался мой домашний телефон.
- Да? И что же?
- Немедленно после отправки этого письма телефон зазвонил.
- Ты снимал тогда комнату у гарвардской секретарши Донны, да?
- Да. Насколько мне сейчас вспоминается, никого, кроме меня, не было дома в тот момент. Так или иначе, я сам снял трубку телефона. Звонили мне.
- Звонил один из адресатов е-мейлов?
- Нет-нет, звонил совсем другой человек, нерусскоязычный гарвардский преподаватель, не имевший никакого отношения ко всем этим делам.
- Тебе часто звонили домой в то время?
- Нет, конечно -- довольно редко. Родственники время от времени названивали. Звонок домой из университета, от незнакомого человека, по делу, связанному с моим статусом аспиранта -- это, мне кажется, был единственный случай за все три года моей учебы в Гарварде.
- И этот единственный в своем роде звонок пришелся на мгновение после отправки е-мейла, в котором ты указал свой домашний телефон?
- Да.
- При этом -- е-мейла по совсем другому вопросу?
- Да.
- Как могло случиться такое совпадение?
- Я не знаю, как могло случиться такое совпадение. Для меня было важно, что солнце уже зашло и за окнами было темно, т.е., суббота у Каждана уже закончилась.
- 12 апреля 1997 года была суббота?
- Да. Так или иначе...
- Так или иначе?
- Начиная с этого момента мне было очевидно, что со мной происходит нечто необычайное.
- В смысле, ты имеешь в виду...
- Я имею в виду, лично для тебя. Не для спасения какой-нибудь страны или кого-то там еще по твоей просьбе, а именно для тебя.
- Да. Я думаю, Бог сотворил для меня чудо по моей просьбе, когда остановил распространение слухов о "краже моего пароля" в июле 2002 года.
- Это было так важно для тебя?
- Это было бесконечно важно для меня. Настоящим кошмаром, мучавшим меня в Стокгольме июле 2002 года, был страх того, что мне не удастся сохранить целостность образа себя в глазах мира. Допустим, я погиб бы летом 2002 года -- или даже не погиб бы. Собственно говоря, это было, по сравнению, совершенно неважно.
- Да? В 2002 году?
- Да, даже в 2002 году. В конце концов, к тому времени у меня уже был за плечами 1998 год -- т.е., что-то я успел сделать. Но ужасала меня хуже смерти опасность того, что след, оставленный мною на земле, распался бы на неверифицируемые фрагменты. Чего-то там, то ли то, то ли это, писал в интернете то ли я, то ли не я, все это никак не привязывается ко мне-живому человеку, которого кто-то там знал или встречал в real life, и т.д. Собственно говоря, мыслилось это тогда так, что меня постигла бы ужасная судьба Иисуса.
- Что-что?
- От него не осталось аутентичных текстов. Сам он ничего не написал. Ни видеозаписей выступлений, ни стенографических транскриптов, ничего. Остались фрагментарные впечатления современников, изложенные ими их, а не его, словами. Ср. с тем, что я тут писал про "трансформацию текстов".
- Ты понимал эту штуку про трансформацию текстов в 2002 году?
- Я понял эту штуку про трансформацию текстов весной 1997 года. В этом состояло одно из ключевых моих тогдашних открытий.
- Как же с этим быть?
- Быть с этим так, что такая судьба, очевидно, устраивала его, но она не могла устроить меня. Я играл другую игру и исполнял другую стратегию. Мне было важно, чтобы все было написано моей рукой и все или почти все это сохранилось буквально, и в привязке к живому человеку-мне как единому источнику. В этом, в частности, состоит сегодня в моих глазах главное значение моих преподавательских лет в Вышке, 2011-14 годов.
- Что есть некий круг студентов, которые тебя видели и знают.
- Да-да. Из месяца в месяц регулярно встречались, общались и т.д. Плюс еще видеозаписи лекций, это тоже важно.
- Да?
- Ну, конечно. Все это с одной стороны, а с другой -- удалось сохранить некоторую целостность пространства текстов, написанных мною в интернете. Ну, то есть, то, что я писал в ГКВИ осенью 2000 года, конечно, пропало (надо было мне сохранить всю эту дискуссию локально, но я не сообразил вовремя). Но последующее в основном сохранно и, очевидно, теперь эта угроза уже в целом отступила.
- Но в июле 2002 года?
- В июле 2002 года я был готов, практически, на все, что угодно, вообще, лишь бы только этого разрушительного кошмара избежать.
- Что же это? Ты хочешь сказать, что ощущал себя фигурой всемирно-исторического масштаба...
- Начиная с момента ареста в Нью-Гемпшире, 5 июня 1998 года, как минимум. Когда мне удалось выиграть конфронтацию с "бесчестным полицейским", добившись того, что меня арестовал в итоге не первый попавшийся полицейский, а второй. И что я еще жив остался при этом, к тому же.
- Да?
- Собственно, "смертный приговор мне от имени дьявола" был написан в психушке на следующий день утром. В нем уже все сказано прямым текстом.
- Тот текст не сохранился?
- Ну, как обычно. Первый вариант не сохранился, но сохранились два последующих варианта, написанных в следующей психушке, месяцем позже. Разница между ними невелика. Но на самом деле...
- На самом деле?
- На самом деле, конечно, я понимал это уже весной 1997 года.
- А что случилось весной 1997 года?
- Там была какая-то предшествовавшая длинная переписка. Собственно говоря, можно сказать, не очень красивая с моей стороны или не особенно-то красящая меня. Но, в общем, как я сейчас вижу по моему архиву, ключевое событие случилось 12 апреля 1997 года, примерно в полвосьмого вечера по восточно-американскому времени.
- Что случилось 12 апреля 1997 года в полвосьмого вечера?
- Я послал некоторые письма Саше Бейлинсону и Диме Каждану. Во втором из этих писем, помимо прочего, содержался мой домашний телефон.
- Да? И что же?
- Немедленно после отправки этого письма телефон зазвонил.
- Ты снимал тогда комнату у гарвардской секретарши Донны, да?
- Да. Насколько мне сейчас вспоминается, никого, кроме меня, не было дома в тот момент. Так или иначе, я сам снял трубку телефона. Звонили мне.
- Звонил один из адресатов е-мейлов?
- Нет-нет, звонил совсем другой человек, нерусскоязычный гарвардский преподаватель, не имевший никакого отношения ко всем этим делам.
- Тебе часто звонили домой в то время?
- Нет, конечно -- довольно редко. Родственники время от времени названивали. Звонок домой из университета, от незнакомого человека, по делу, связанному с моим статусом аспиранта -- это, мне кажется, был единственный случай за все три года моей учебы в Гарварде.
- И этот единственный в своем роде звонок пришелся на мгновение после отправки е-мейла, в котором ты указал свой домашний телефон?
- Да.
- При этом -- е-мейла по совсем другому вопросу?
- Да.
- Как могло случиться такое совпадение?
- Я не знаю, как могло случиться такое совпадение. Для меня было важно, что солнце уже зашло и за окнами было темно, т.е., суббота у Каждана уже закончилась.
- 12 апреля 1997 года была суббота?
- Да. Так или иначе...
- Так или иначе?
- Начиная с этого момента мне было очевидно, что со мной происходит нечто необычайное.
