Чему нас учат семья и школа
Jun. 2nd, 2018 10:12 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
posicСемья и школа нас учат тому, что в той среде, где я родился и вырос -- в СССР-России, Москве, русско-еврейской советской интеллигенции, московской математической школе и т.д. -- учиться математике хорошо, но жить и работать плохо. Где "плохо" варьируется от "чревато" через "тяжело и неприятно" до "невозможно". То есть, именно опыт наблюдений и общения с окружающими с детских лет учит именно этому.
Опыт этот далеко не универсален, но он широко распространен. То есть, людей, которым нравится жить в Москве, которых привлекает эта социальная среда и т.д. -- их не так уж мало. Но больше все-таки всегда было тех, кто предпочитали из всего этого эмигрировать при первой возможности. Используя полученное в России образование как трамплин в лучшую жизнь.
Подход этот подразумевает необходимость быстро выйти из ученического периода, закончить творческие поиски, повзрослеть и проявить готовность пойти на те уступки, которые потребуются для социально-экономической адаптации по новому месту проживания. Короткий ответ на вопрос, почему я вернулся в Москву из США в 1999, а потом и из Европы в 2003 году, состоит в том, что, предпочитая "при прочих равных" жизнь на Западе, я не был готов пойти на такие уступки.
Мое отношение к проблеме эмиграции в 90-х годах хорошо описывается памятной беседой, имевшей место, видимо, осенью 1994 года, когда я, впервые оказавшись в США, заехал на несколько дней в гости к моему московскому учителю. Я говорил, что меня не привлекает эмиграция потому, что, как мне кажется, никто из эмигрантов не открыл и не сотворил ничего по-настоящему великого.
Имелось в виду, очевидно -- хотя я, конечно, не смог бы тогда это сформулировать -- что необходимым условием для великих открытий является жизнь по своим правилам, что может быть или не быть возможным на родине, но почти никогда невозможно в эмиграции, где приходится жить по правилам страны пребывания. Мой учитель с женой тогда в ответ заметили что-то в том духе, что они не стремятся к великим открытиям. Но я к ним стремился.
Осенью 1994 года жажды эмиграции как таковой у меня не было еще. Вскоре она начала разгораться, и во второй половине 90-х и начале 2000-х годов стала довольно сильной. Но базовое предпочтение оставалось прежним -- жить на Западе очень приятно, но творческая самореализация важнее всего.
Результатом стал выбор в пользу затянувшегося ученичества -- не в научном плане (я писал вполне солидные математические научные работы с 16-17 лет), но в научно-социальном. Длительной некоторой социальной неполноценности, отложенной или отсутствующей карьеры, и т.д. Собственно, это тоже старинная идея, восходящая еще к московским студенческим годам -- что лучше всего было бы всю жизнь оставаться студентом. Не я сформулировал это, но я в некотором роде это реализовал.
Положение студента или квазистудента, который, не имея карьеры, занимается научной работой ради нее самой -- уязвимо по определению. Мне важно было, чтобы ко мне не приставали с ерундой; другие люди видели в моем присутствии какие-то опасности или возможности -- этим можно объяснить высокую конфликтность, характерную для моего жизненного пути вплоть до декабря 2011 года в Москве и октября 2014 года в Хайфе.
Реальной ценой сделанного мною выбора в социальном плане стало застревание в дискомфортной, травмирующей среде "семьи и школы". Отсюда характерная для моих постингов некоторого периода метафора, что "весь мир похож на мою районную среднюю школу в Подмосковье".
Я все-таки думаю, что этот затянувшийся период теперь остался позади, что нынешнее признание моих научных заслуг достаточно прочно. Изменившийся характер моих отношений с коллегами-математиками об этом свидетельствует.
Опыт этот далеко не универсален, но он широко распространен. То есть, людей, которым нравится жить в Москве, которых привлекает эта социальная среда и т.д. -- их не так уж мало. Но больше все-таки всегда было тех, кто предпочитали из всего этого эмигрировать при первой возможности. Используя полученное в России образование как трамплин в лучшую жизнь.
Подход этот подразумевает необходимость быстро выйти из ученического периода, закончить творческие поиски, повзрослеть и проявить готовность пойти на те уступки, которые потребуются для социально-экономической адаптации по новому месту проживания. Короткий ответ на вопрос, почему я вернулся в Москву из США в 1999, а потом и из Европы в 2003 году, состоит в том, что, предпочитая "при прочих равных" жизнь на Западе, я не был готов пойти на такие уступки.
Мое отношение к проблеме эмиграции в 90-х годах хорошо описывается памятной беседой, имевшей место, видимо, осенью 1994 года, когда я, впервые оказавшись в США, заехал на несколько дней в гости к моему московскому учителю. Я говорил, что меня не привлекает эмиграция потому, что, как мне кажется, никто из эмигрантов не открыл и не сотворил ничего по-настоящему великого.
Имелось в виду, очевидно -- хотя я, конечно, не смог бы тогда это сформулировать -- что необходимым условием для великих открытий является жизнь по своим правилам, что может быть или не быть возможным на родине, но почти никогда невозможно в эмиграции, где приходится жить по правилам страны пребывания. Мой учитель с женой тогда в ответ заметили что-то в том духе, что они не стремятся к великим открытиям. Но я к ним стремился.
Осенью 1994 года жажды эмиграции как таковой у меня не было еще. Вскоре она начала разгораться, и во второй половине 90-х и начале 2000-х годов стала довольно сильной. Но базовое предпочтение оставалось прежним -- жить на Западе очень приятно, но творческая самореализация важнее всего.
Результатом стал выбор в пользу затянувшегося ученичества -- не в научном плане (я писал вполне солидные математические научные работы с 16-17 лет), но в научно-социальном. Длительной некоторой социальной неполноценности, отложенной или отсутствующей карьеры, и т.д. Собственно, это тоже старинная идея, восходящая еще к московским студенческим годам -- что лучше всего было бы всю жизнь оставаться студентом. Не я сформулировал это, но я в некотором роде это реализовал.
Положение студента или квазистудента, который, не имея карьеры, занимается научной работой ради нее самой -- уязвимо по определению. Мне важно было, чтобы ко мне не приставали с ерундой; другие люди видели в моем присутствии какие-то опасности или возможности -- этим можно объяснить высокую конфликтность, характерную для моего жизненного пути вплоть до декабря 2011 года в Москве и октября 2014 года в Хайфе.
Реальной ценой сделанного мною выбора в социальном плане стало застревание в дискомфортной, травмирующей среде "семьи и школы". Отсюда характерная для моих постингов некоторого периода метафора, что "весь мир похож на мою районную среднюю школу в Подмосковье".
Я все-таки думаю, что этот затянувшийся период теперь остался позади, что нынешнее признание моих научных заслуг достаточно прочно. Изменившийся характер моих отношений с коллегами-математиками об этом свидетельствует.
