![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
posic— Всегда хочется максимальным образом реализоваться, а КПД от моей работы здесь выше. Ну поедешь ты в Америку, где пять профессоров соревнуются за право преподавать одному студенту. Если ты туда не попадёшь, кто-нибудь это сделает ничуть не хуже тебя. А в России подрастает много детей с хорошим школьным математическим образованием, их надо подхватывать и учить дальше. Раньше вообще некому было это делать. Были 1990-е, когда наука не финансировалась. Мы тогда работали как челноки: едешь на иностранную программу на месяц, зарабатываешь полторы тысячи долларов и на них живёшь всей семьёй целый год, ещё окружающих подкармливаешь.
А та самая талантливая молодёжь, которая к тому времени подросла, так жить уже не могла. Чтобы участвовать в программе на Западе, нужно было иметь какой-то авторитет. Поэтому многие из них поехали в иностранные аспирантуры, там и остались. Сейчас на нашем факультете много людей из этого поколения, прослойка сорокалетних. Они в своё время отучились и вернулись. Многих мы переманили: зарплаты у нас похуже, Вышка предложила им раза в два меньше, но в совокупности со счастьем работать у себя дома это перевесило. Думаю, ситуация у нас всё же уникальная. Но события последнего года сильно подействовали всем на нервы, и снова есть люди, которые стали искать место за границей.
(из интервью В.Васильева -- http://www.the-village.ru/village/city/city-news/216697-no-science )
Что-то взяли меня за живое эти слова. Почему-то я в Москве воспринимал свою ситуацию по-другому.
Может быть, это разница между поколениями. Для меня в моем возрасте, реализоваться -- значило все-таки писать статьи, а не учить студентов. Педагогическая деятельность стояла отчетливо на втором месте по значимости. При этом я очень чувствителен, и цель "не заниматься ерундой" ощущается как едва ли не более важная, чем позитивные цели (сделать что-то конкретное). Если не будут приставать с ерундой, я найду, чем мне заняться полезным.
Получилось так, что я вкладывал столько сил в научную работу (написание текстов), что в сумме с преподавательской нагрузкой ощущал себя сильно перегруженным, хронически невыспавшимся и вечно уставшим. Одно уже это, не говоря о неблагоприятности политических прогнозов и т.п., указывало на заведомую временность, недолговечный характер моего положения и образа жизни как московского преподавателя.
Наряду с этим, была все-таки некая динамика, не самая благоприятная. Получить отказ из ВАКа на докторскую могло бы даже означать "реализоваться" в определенном смысле, но для этого нужно было, чтобы разнообразное начальство демонстрировало уважение к моему особому статусу "д.ф.-м.н. по версии ИППИ". В реальности наблюдалось нечто иное, и защита диссертации совпала с резким снижением зарплаты в институте, а пришедший из ВАКа отказ -- с катастрофическим повышением нагрузки на матфаке.
Иметь четыре-пять преподавательских дней в неделю, приезжать на факультет каждый рабочий день, зачастую ради одной пары -- это значит "реализоваться"? На мой взгляд, это значило, что я не нужен на самом деле на факультете как преподаватель, и мной затыкают дыры. Служить для студентов примером подавленного, униженного положения выдающегося ученого и преподавателя я не хотел. Это представлялось более важным, чем любое собственно математическое преподавание.
Не знаю, заметили ли, например, руководители семинара "Глобус", что за десять с половиной моих московских лет (2003-14) они так ни разу и не пригласили меня выступить. Для меня это имело значение. Перестали меня приглашать выступать и на семинаре по алгебре в Стекловке.
Проблема, конечно, не ограничивалась российскими рамками. Сильным отрицательным впечатлением стала для меня конференция в честь юбилея Б.Ф. в декабре 13-го года, где меня не только не пригласили сделать доклад, но и обнаружилось, что почти никто из приехавших старинных и недавних знакомых не заинтересован со мной общаться.
В конце концов, созрел и политический кризис. Оказаться запертым по внутреннюю сторону российской границы, брошенным в тюрьму -- это значит реализоваться, что ли? Для кого-то -- может быть; но я не хотел сидеть в российской тюрьме.
Я всегда предпочитал очень пассивную оборону, и на протяжении многих лет моей вожделенной формой разрешения конфликтных отношений с самыми разными людьми становилось -- просто прекратить эти отношения. Встать, повернуться, и уйти. Уйти, не оглядываясь; и показать пример того, как можно встать и уйти. Я рад, что мне удалось отчасти осуществить эту мечту.
Я не сомневаюсь, что в Израиле мое положение будет намного хуже, чем в России. Эмиграция, вообще, не сахар. Человек, говорящий себе "так жить нельзя", может смело расчитывать на то, что впредь он будет жить по-другому и гораздо хуже, чем жил, когда произносил эту фразу. Да и опыт первого года жизни здесь нисколько не располагает к оптимизму.
Я связываю свои надежды не с тем, что я смогу сделать в будущем, а с тем, что уже сделал в прошлом. Моя самореализация -- на полках библиотек и на сервере arXiv.org.
А та самая талантливая молодёжь, которая к тому времени подросла, так жить уже не могла. Чтобы участвовать в программе на Западе, нужно было иметь какой-то авторитет. Поэтому многие из них поехали в иностранные аспирантуры, там и остались. Сейчас на нашем факультете много людей из этого поколения, прослойка сорокалетних. Они в своё время отучились и вернулись. Многих мы переманили: зарплаты у нас похуже, Вышка предложила им раза в два меньше, но в совокупности со счастьем работать у себя дома это перевесило. Думаю, ситуация у нас всё же уникальная. Но события последнего года сильно подействовали всем на нервы, и снова есть люди, которые стали искать место за границей.
(из интервью В.Васильева -- http://www.the-village.ru/village/city/city-news/216697-no-science )
Что-то взяли меня за живое эти слова. Почему-то я в Москве воспринимал свою ситуацию по-другому.
Может быть, это разница между поколениями. Для меня в моем возрасте, реализоваться -- значило все-таки писать статьи, а не учить студентов. Педагогическая деятельность стояла отчетливо на втором месте по значимости. При этом я очень чувствителен, и цель "не заниматься ерундой" ощущается как едва ли не более важная, чем позитивные цели (сделать что-то конкретное). Если не будут приставать с ерундой, я найду, чем мне заняться полезным.
Получилось так, что я вкладывал столько сил в научную работу (написание текстов), что в сумме с преподавательской нагрузкой ощущал себя сильно перегруженным, хронически невыспавшимся и вечно уставшим. Одно уже это, не говоря о неблагоприятности политических прогнозов и т.п., указывало на заведомую временность, недолговечный характер моего положения и образа жизни как московского преподавателя.
Наряду с этим, была все-таки некая динамика, не самая благоприятная. Получить отказ из ВАКа на докторскую могло бы даже означать "реализоваться" в определенном смысле, но для этого нужно было, чтобы разнообразное начальство демонстрировало уважение к моему особому статусу "д.ф.-м.н. по версии ИППИ". В реальности наблюдалось нечто иное, и защита диссертации совпала с резким снижением зарплаты в институте, а пришедший из ВАКа отказ -- с катастрофическим повышением нагрузки на матфаке.
Иметь четыре-пять преподавательских дней в неделю, приезжать на факультет каждый рабочий день, зачастую ради одной пары -- это значит "реализоваться"? На мой взгляд, это значило, что я не нужен на самом деле на факультете как преподаватель, и мной затыкают дыры. Служить для студентов примером подавленного, униженного положения выдающегося ученого и преподавателя я не хотел. Это представлялось более важным, чем любое собственно математическое преподавание.
Не знаю, заметили ли, например, руководители семинара "Глобус", что за десять с половиной моих московских лет (2003-14) они так ни разу и не пригласили меня выступить. Для меня это имело значение. Перестали меня приглашать выступать и на семинаре по алгебре в Стекловке.
Проблема, конечно, не ограничивалась российскими рамками. Сильным отрицательным впечатлением стала для меня конференция в честь юбилея Б.Ф. в декабре 13-го года, где меня не только не пригласили сделать доклад, но и обнаружилось, что почти никто из приехавших старинных и недавних знакомых не заинтересован со мной общаться.
В конце концов, созрел и политический кризис. Оказаться запертым по внутреннюю сторону российской границы, брошенным в тюрьму -- это значит реализоваться, что ли? Для кого-то -- может быть; но я не хотел сидеть в российской тюрьме.
Я всегда предпочитал очень пассивную оборону, и на протяжении многих лет моей вожделенной формой разрешения конфликтных отношений с самыми разными людьми становилось -- просто прекратить эти отношения. Встать, повернуться, и уйти. Уйти, не оглядываясь; и показать пример того, как можно встать и уйти. Я рад, что мне удалось отчасти осуществить эту мечту.
Я не сомневаюсь, что в Израиле мое положение будет намного хуже, чем в России. Эмиграция, вообще, не сахар. Человек, говорящий себе "так жить нельзя", может смело расчитывать на то, что впредь он будет жить по-другому и гораздо хуже, чем жил, когда произносил эту фразу. Да и опыт первого года жизни здесь нисколько не располагает к оптимизму.
Я связываю свои надежды не с тем, что я смогу сделать в будущем, а с тем, что уже сделал в прошлом. Моя самореализация -- на полках библиотек и на сервере arXiv.org.
